Трудная сделка. Как непросто продать дачу

            Трудная сделка

Как непросто продать дачу

Вова Семенов задумал продавать дачу. Старое родовое гнездо, построенное еще при Сталине Вовиным дедушкой, бывшим чекистом и большим ценителем женской красоты.

На этой даче взросло уже три поколения Семеновых (включая пятилетнего сына Вовы, Сереженьку). У крыльца красовалась могучая лиственница. Когда-то ее посадил Вовин папа, впоследствии сбежавший от домашнего уюта к «этой стерве». Лиственница выросла, и если забраться повыше и устроиться на ее крепких ветвях, то открывался прекрасный вид на весь дачный поселок, лес и речку. Вообще все здесь, начиная со старой яблони, на которой висели веревочные качели, и заканчивая чайными розами у крыльца и зарубками на кухонном косяке — самого Вовы и Сереженьки, было такое близкое и родное.

Но тут умерла вторая жена покойного Вовиного папы, почетного пенсионера и академика. А поскольку никого ближе, чем Вова, у вдовы не было, то огромная квартира на Институтской, а также дача в Конче-Заспе отошли ему. Все-таки ничто так не примиряет людей, как меркантильные интересы. Это когда-то Вовина мама с проклятиями провожала Вовиного папу, а тот торопливо, втянув голову в плечи и прижимая к груди портфель с трусами, ретировался в сторону прихожей. Прошли годы, и перспектива получить папино наследство примирила брошенного сына с новой папиной подругой жизни. Вряд ли она была сильно счастлива с этим любвеобильным академиком, постоянно крутившим романы с аспирантками. Ну да это к делу не относится. Важно лишь, что кефирчик и французские булочки регулярно носил вдове после работы именно Вова.

Так у Вовы стало две дачи. И, немного поразмыслив, он решил от одной из них избавиться. От какой? Естественно, от дедушкиной хибарки с шестью сотками и надоедливыми соседями большой душевной красоты. Папин двухэтажный особняк с гаражом и пятнадцатью сотками Вову вполне устраивал.

Хотя объявление о продаже Семенов дал еще в феврале, но, видимо, звезды как-то не сошлись — отклика из Вселенной не последовало. Тогда Вовина жена Лора пришла к мудрой мысли, что сначала дачу надо привести в порядок, а затем продавать. Потому что кто ж ее, не зажмурившись, купит? Ступенька сломана, крыша на веранде течет. Да и пол в прихожей прогибается, фундамент треснул...

Вова покорно ходил за супругой, которая указывала пальчиком, что и где надо исправить, и родная дача на глазах превращалась в жалкую развалину. Так что после окончания экскурсии ему оставалось лишь горестно вздохнуть.

— И ты думаешь, после ремонта ЭТО кто-то купит? — спросил он.

— Конечно купит, — заверила Лора.

Нельзя сказать, что ремонт в сочетании с дачным сезоном сильно украсил жизнь Вовиного семейства.

— ...твою мать, — задумчиво глядя на воду, сказал как-то Сереженька, когда Лора привела дитя купаться на речку. И это были еще самые мелкие издержки вынужденного сосуществования Семеновых и бригады из трех молдаван, которые подрядились делать ремонт на даче. Эти трое лбов отличались совершенно фантастической нерасторопностью. И уже в первый день Вова подумал, а не лучше ли было бы заплатить немножко больше, зато не объяснять этим горе-строителям, как надо ремонтировать фундамент.

Целых два месяца вместо того, чтобы расслабляться после работы с коньяком и комарами, Вова энергично руководил сынами солнечной Молдовы. Собственно, с его приездом работа и закипала. До вечера работяги в основном слонялись вокруг дома, купались и делали бумажных голубей для Сереженьки. Так что реконструкция семейного гнезда продвигалась мучительно. Иногда Вова задумывался, какого лешего он устроил себе — добровольно! — такую адскую жизнь. По всему получалось, что им двигало желание угодить будущим покупателям. А то ведь не купят дачу. «Ну, одни не купят, купят другие» — говорил он сам себе. И сам же себе возражал: «При продаже главное — чтоб товар понравился, а кому ж понравится раздолбанный фундамент?..» Обычно на этом месте ход его мыслей прерывался появлением кого-нибудь из заспанных рабочих.

В общем, лето было испорчено вконец. Потому Вова испытал истинное наслаждение, когда славные молдаване, прижимая к груди заработанные гроши, наконец убрались восвояси. Правда, дача после ремонта действительно стала выглядеть намного лучше. Прямо жить и жить в ней.

На счастье, вскоре и купцы нашлись. Собственно, тетка Катерина из дома наискосок и раньше подкатывалась с предложением продать участок. Говорила, что хочет перетащить поближе к себе сына и невестку. Но Вова не воспринимал ее как серьезного покупателя. Какую цену может дать бабка, которая с шести утра до восьми вечера вкалывает на огороде? А тут как-то тетя Катя поинтересовалась на полном серьезе:

— Ну как, решились дачу-то продавать? Так может, я скажу Коленьке, чтоб он подъезжал?

— Если его цена в пятнадцать «штук» устраивает, пусть подъезжает, — ответил Вова.

— Пятнадцать тысяч гривен? — уточнила старушка.

Вове показалось, что с тетей Катей любовь не сложится. Но на следующий день приехал Коленька. На двух джипах. Сам он оказался коротеньким полным джентльменом с типичной физиономией сельского мужика. Зато на его супругу — бронзовую двухметровую блондинку с греческим профилем и огромным бюстом — поглядеть сбежалась половина поселка.

— Это? — спросил Коленька, показывая толстым пальчиком на Вовину дачу.

— Да, — подтвердил Вова.

— Пятнадцать «штук»? Без базара, — и сынок тети Кати открыл кейс, услужливо подсунутый охранником.

Через минуту кавалькада, которую замыкал «жигуленок» Семенова, двинулась к нотариусу оформлять сделку. А еще через час Коленька забрал у Вовы ключи и спросил:

— Мебель завтра вывезешь?

— Ага, — ответил Вова.

Назавтра Семенов вывез и мебель, и жену с сыном.

А еще через три дня Вова вспомнил, что забыл забрать из сарая дрель. И поехал в бывший родной поселок. Чудное зрелище открылось ему, когда машина подъехала к до боли знакомым воротам. На месте его дачи был ровный марсианский пейзаж. Дом снесли до основания, и только остатки фундамента обозначали место, где он когда-то стоял. От сарая и баньки не осталось и следа. А Лорин цветник был плотно утрамбован колесами грузовиков...

«Эх, — подумал Вова, почесывая затылок. — Какого черта я загубил лето на ремонт этой хижины, которая никому на фиг не нужна! Можно было б и не напрягаться...»